Вахов Анатолий

ВАХОВ Анатолий Алексеевич

Родился 8 февраля 1918 г. во Владивостоке, учился в Дальневосточном политехническом институте, работал корреспондентом краевых газет. В годы Великой Отечественной войны был корреспондентом «Комсомольской правды» и жил в блокадном Ленинграде. Его первая книга — сборник очерков «Девять бесстрашных». Он автор приключенческих повестей: «Двое в тайге», «Пленники моря», «Тайна Горного острова», «Неожиданные встречи» и другие, трилогии «Китобои» (романы «Трагедия капитана Лигова», «Шторм не утихает», «Фонтаны на горизонте»), дилогии — «Вихрь на рассвете» (романы «Адъютант», «Тучи над городом»).

Член Союза писателей СССР. Умер 2 марта 1965 г. 

МАЯК ПРОДОЛЖАЕТ ГОРЕТЬ Рассказ

Мы шли в Советскую Гавань. Погода стояла тихая. Теплый, мягкий ветерок слабо морщил темно-голубую воду. Капитан Николай Федорович Белов, ссутулившись, облокотился о планшир и щурился от блеска мелких волн. Лицо его, темное от загара, сейчас отливало пурпуром вечернего солнца.

Только в море так заметна смена времени. Справа по борту, где вода сходилась с безоблачным небом, на горизонте уже густели первые бирюзовые сумерки. Слева же солнечный диск еще полыхал над прибрежными сопками, червонным золотом зажигал море. Впереди по берегу показался маяк. У его подножия примостился маленький домик, сложенный, как и маяк, из дикого камня. Он стоял на скалистом островке, перед узким входом в бухту. Островок казался безлюдным.
- У какой бухты стоит этот маяк? — обернулся я к капитану и удивился скорбному выражению его лица. Как-то особенно отчетливо в эту минуту стали видны его морщины, снежная белизна висков. Взгляд карих глаз, устремленных на маяк, взволновал меня. Николай Федорович снял фуражку, не сводя глаз с маяка, потом вздохнул и ушел в рубку. Через секунду над морем прокатился басовитый гудок, за ним второй, третий… Береговые сопки откликнулись эхом. В тот же момент вспыхнул маяк. Он то гасил, то зажигал свой глаз, точно желая нам счастливого плавания.

Капитан вернулся на мостик. Все еще погруженный в какие-то свои думы, он негромко сказал:
— Маяк продолжает гореть!..

…В каюте уже стоял полумрак. Николай Федорович включил настольную лампу и протянул мне простенькую деревянную рамку с пожелтевшей от времени фотографией: широкоплечий матрос стоял за креслом, на котором сидела молодая женщина с пышными волосами. К ней прижалась девочка лет двенадцати в коротеньком светлом платье. Девочка, видно, с трудом сдерживала себя, чтобы не рассмеяться. Наверное, поэтому губы у нее были сжаты, а щеки надулись пузырями, почти совсем скрыв глаза.

Я вопросительно взглянул на Николая Федоровича. Капитан покачал головой:
— Матрос — это же я. Боцман на катере «Рында» в двадцать втором году. А это жена и дочка Галя. Это я их приветствовал гудками…
- Разве они живут на маяке? — удивился я (с капитаном мы познакомились только перед выходом в море).
- Жили, — глядя на фотографию, грустно проговорил Белов и, помолчав, начал свой рассказ. — Вот в такой же вечер, как сейчас, катер «Рында», на котором я, как уже говорил, был боцманом, тайком вышел из одной бухточки на Русском острове. Мы везли пулеметчиков и боеприпасы для партизанского отряда Букова. Он ожидал нас в бухте Глубокой. У входа в нее стоит маяк. Смотрителем на нем был мой отец, Федор Петрович. У него каждое лето жили моя жена с дочкой. Я радовался предстоящей встрече с ними — мы редко виделись в то грозное время…

Я внимательно слушал и скоро забыл, что нахожусь в каюте капитана, что мы идем в Советскую Гавань…

-Дедушка! Ну, дедушка! — нетерпеливо звала тонконогая загорелая девочка. Она стояла на большом валуне, поросшем плотным серо-зеленым мхом. Вокруг него кружила кудлатая черная собака и все пыталась забраться на камень. Ветер с моря теребил ситцевый, в красных цветах, сарафан девочки, трепал светлые волосы на лбу. Отбрасывая их привычным жестом, девочка продолжала звать:
— Де-ду-шка-а, де-ду-шка-а!

В голосе ее уже звучало отчаяние. Из настежь раскрытой двери маяка никто не показывался. Девочка с досадой взмахнула рукой и, приложив козырьком ладони к едва заметным выгоревшим бровям, обернулась в сторону пролива, отделявшего островок от материка. Пролив уходил в глубь берега узким извилистым коридором между высоких скал. Из глубокой воды выглядывали острые черные рифы. Их ловко обходила лодка с выпуклыми бортами. В ней сидел единственный гребец.

Когда весла вырывались из воды и описывали над поверхностью полудуги, на них весело прыгали солнечные зайчики. Лодка шла ходко. Девочка опять закричала:
- Дедушка! Де-ду-шка-а-а!
- Чего авралишь, Галинка-малинка? — В черном проеме двери показался низкорослой человек с короткой, но густой бородой, охватившей лицо от виска до виска. Полосатая тельняшка туго обтягивала выпуклую грудь, открывая могучую шею. Голову прикрывала старая морская фуражка. В мочке левого уха покачивалась серебряным полумесяцем серьга. Маленькие глаза прятались под встопорщенными бровями, темными, с рыжеватым отливом, как и борода.

- Зовешь вас и не дозовешься! — упрекнула Галя.
- Старенький вы, вот и не слышите!
- На слом меня, на слом, — посмеивался смотритель маяка, вокруг его глаз густой сеткой собрались морщины.
- Ну, рапортуй, зачем свистала наверх?
- Смотрите, — девочка протянула смуглую руку в сторону пролива.
- Шлюпка!

Старик сдвинул брови, и Гале показалось, что они совсем закрыли глаза. Но смотритель видел отлично.
- Точно. К нам посудина топает. А ну, встретим ее у парадного трапа! Галя спрыгнула с камня. К ней тут же бросилась собака, чуть не сбив с ног. Девочка едва увернулась от лохматого пса.
- Отстань, Жучок! Пошел!

Но собака не унималась, и только когда на нее прикрикнул старик, обиженно отошла, потом рысью бросилась по извилистой дорожке, усыпанной морским желтоватым песком и обложенной белыми ракушками.

Смотритель маяка шел неторопливо, переваливаясь, точно под ним была покачивающаяся палуба. Галя, уцепившись за узловатые пальцы деда, заглядывала ему в лицо и сыпала скороговоркой:
— А кто к нам идет? А может, письмо от папы?.. Ой! — неожиданно вскрикнула она и, присев, вытащила из ступни маленький острый осколок ракушки.

Старик покачал головой:
— Чего босоногой скачешь? Говорила тебе мать — обуйся.
- И буду босоногой, и буду, — упрямо повторяла Галя. Она вскочила на ноги и бегом бросилась по тропинке, круто сбегавшей к зеленоватой воде. Смотритель с улыбкой посмотрел вслед внучке…

А она уже была в маленькой бухточке, где обычно приставали к сложенной из больших камней пристани шлюпки и катера, навещавшие маяк. Подобрав плоский камушек, обточенный приливом, Галя метнула его далеко от берега.
- Жучок, принеси!

Собака бегала вдоль берега, повизгивала, но в воду не шла. Галя стала ругать ее: 
— Лодырь ты, лодырь, Жучок!

Шлюпка показалась из-за высокой скалы, она входила в бухточку. Теперь гребца можно было хорошо разглядеть. Галя замахала над головой руками:
— Э-ге-ге-й!

Подошел и старик. Через несколько секунд шлюпка была у пристани, и гребец, убрав весла, выскочил на камни.

- Здравствуйте!

У гребца белозубая улыбка, веселые голубые глаза, усыпанное оспинами молодое лицо в бисеринках пота. Рваная куртка перехвачена солдатским ремнем. На околыше фуражки красный бант.

Галя знает, что это партизан, и с любопытством его разглядывает. Партизан достает из кармана куртки сложенную вчетверо бумагу, протягивает смотрителю:
— Вам, Федор Петрович!

Смотритель развернул бумагу, откинул голову, пытаясь прочитать записку на расстоянии вытянутой руки, и вернул ее. 
- Прочти-ка, сынок…

Парень помялся, посмотрел на Галю, потом решительно сказал:
— Поди-ка, дочка, погуляй.
- Ну и пожалуйста, — Галя крутнула плечом и, обиженно насупив брови, отошла. Она делала вид, что выбирает цветные камушки из воды, а сама прислушивалась.
- Ну читай, читай, — сказал смотритель. — Что за секреты там у тебя.
- Буков прислал, — вполголоса ответил парень. Галя знала: Буков — это командир партизанского отряда. Она его не видела, и он казался ей великаном из сказки, сильным и добрым. О нем она слышала еще во Владивостоке, когда отец разговаривал с какими-то незнакомыми моряками. И дедушка не раз говорил маме о Букове: Букова ненавидят и боятся белые и интервенты. Они хотят его поймать и никак не могут. Но Гале некогда все вспоминать, что слышала она о Букове: пропустишь, что сказано в приказе, который читает моряк. В бухту Глубокую должен прийти катер «Рында». Его очень ждут партизаны. Катер, возможно, прибудет ночью, и надо, чтобы маяк хорошо горел, по проливу ночью идти опасно, много подводных камней.

Дедушка спросил:
— Все?

- Все, — кивнул посыльный.
- Мой маяк всегда горит, — строго, с затаенной обидой сказал смотритель. — И сегодня будет гореть. Пусть Буков не беспокоится.

Она чуть не заплясала от радости: значит, она увидит папу, он же боцман на «Рынде». «Рында» — большой катер, почти пароход. Галя уже хотела бежать к матери, сообщить ей радостную весть, но ее окликнул партизан:
— До свидания, красавица.

Он, смеясь, прыгнул в шлюпку и налег на весла.

Федор Петрович быстро шагал к маяку. Галя едва поспевала за ним. Вопросы так и жгли ей язык, и наконец она не выдержала:
— Дедушка, а дедушка! А какие гостинцы привезут Букову его родственники? А почему…
— Подслушивала? — строго глянул смотритель на Галю.
— Нехорошо, внучка, нехорошо.

Галя притихла и шла молча, прижавшись к нему.
- Ну прощаю, прощаю!..
— Что это вы такие веселые? — встретила их у дома мать Гали.
— Идите-ка обедать.
— Папа приедет! — бросилась к ней Галя.
— Папа на своем пароходе!..

После обеда дед выкурил трубку, выбил пепел и поднялся.
- Пора к ночи готовиться.

Это значит, что Федор Петрович поднимется на маяк и будет там протирать стекла, проверять, как заряжен фонарь, и вообще заниматься множеством разных дел.

- Я пойду с вами, дедушка? — попросилась Галя.
— Мешать только, — вступила в разговор мать.

Но Федор Петрович кивнул головой:
— Мне не помешает. Идем, Галинка-малинка.

Девочка выскочила из домика и первая вбежала в дверь маяка. Здесь ее сразу же охватил холодок. Поднимаясь по ступенькам винтообразной лестницы, которая шла вдоль круглой башни, Галя считала ступеньки:
— Семнадцатая, восемнадцатая, девятнадцатая…

На сорок первой она остановилась. Путь преграждала железная дверь. Хотя на острове никого постороннего не было, смотритель всегда запирал дверь. Галя присела на ступеньки, ожидая дедушку. Его шаги гулко доносились снизу. Галя не вытерпела и крикнула:
— Дедушка! Ну скорее!

Вскоре показалась голова смотрителя. Федор Петрович, тяжело отдуваясь, пошарил в кармане брюк, достал ключи и открыл дверь. Галя зажмурилась от яркого света. Маленькая, круглая комнатка была залита солнцем. Лучи его свободно лились в окно, прорубленное в толстой каменной стене. В комнатке был столик с вахтенным журналом, тут же лежал желтый футляр с большими часами, которые дедушка называл «английским хронометром»; на стене висел барометр. В углу стоял небольшой шкафчик. Федор Петрович достал из него бутыль со спиртом, губку и ветошь. Потом он открыл другую дверь — и снова крутая, идущая спиралью вверх лестница. Дедушка впереди, Галя за ним. Наконец подъем закончен. Через маленькую дверцу они вступили в фонарную часть маяка. Вокруг было стекло, а за ним виднелось море — синее, бесконечное. Галя обернулась и увидела пролив, прорезавший берег. Он исчезал среди сопок, покрытых густым лесом. За сопками лежала бухта Глубокая.

Эта картина Гале знакома. На маяке она — почти каждый день, и все же ее всякий раз охватывает волнение, особенно когда выйдет на балкон.

- К поручням не подходи!

Смочив губку спиртом, дед принялся протирать большую линзу перед фонарем. А Галя смотрела на море. Какой крохотный островок! К его подножию бегут мелкие волны, и кажется, что остров плывет с маяком куда-то по морю, разбивает белые гребни, как пароход своим носом. Рыжей лентой легла через островок дорожка к берегу. Домик внизу совсем маленький, как коробок спичек.

Смотритель уже кончил протирать линзу, присел на пол балкона, закурил. Руки у него обнажены до локтей и все покрыты голубыми рисунками и надписями.
- Дедушка, — Галя касается изображения слона, — а это где вы нарисовали? Смотритель покосился на татуировку:
— В Индии. Там я впервой увидел слона, ну и захотел на память, значит, себе такой рисунок сделать.
- А этот? — Галя указывает на змею, которая обвилась вокруг рычащего льва.
— В Сингапуре.
— Дедушка затягивается дымом и потом говорит:
— Все это одна глупость. Молодой был, глупый, вот и разрисовал всего себя.
— Дед становится неразговорчивым. Он долго молча курит, а потом говорит:
— Ну, пора на землю.

Дед еще раз проверяет фонарь, установленный в центре стеклянной будки. Когда начнет смеркаться, он поднесет спичку к черной сеточке внизу фонаря, она вспыхнет, раскалится, и ее свет, увеличенный линзой, увидят далеко в море.
- Керосина полный бачок, — говорит сам себе дед, заканчивая осмотр.
- Фонарь в полной исправности. Линза чистая…

Они спускаются по винтовой лестнице, как в глубокий колодец, выходят на свет. День уже на исходе. От маяка легла длинная тень. Дедушка замечает:
— Часок можно и порыбачить…

Но рыбачить в этот день им не пришлось. Взяв удочки и наживку, они вышли из дома и остановились, пораженные: навстречу им от берега шли три солдата и офицер в поблескивающих на солнце погонах.
- Беляки, — прошептал Федор Петрович.

Галя, прижавшись к дедушке, смотрела на белогвардейцев. Офицер был молодой, с большими черными глазами. Солдаты — загорелые, бородатые.
- Ты смотритель? — подходя, спросил офицер Федора Петровича.
— Ну я. 
— Где ключи от маяка?
— А вам зачем?
— Молчать! — крикнул офицер и приказал одному солдату:
— Обыскать!
— Он будет у меня! — забирая ключ, сказал офицер.
— Сегодня маяк гореть не должен!
— Да как же так, ваше благородие?! — охнул Федор Петрович.
— Наш маяк во всех лоциях обозначен. Моряки его знают. Несчастье может быть!
— Не тебе рассуждать! — оборвал его офицер.
— Завтра зажжешь, а сегодня ты под арестом.
— Вот тебе и на! — развел руками смотритель.
— Кораблекрушение может случиться!

Из дома выбежала испуганная мать Гали, со слезами обняла девочку.
- Старика и женщину держать под стражей, — приказал офицер солдату, а сам с двумя другими ушел к маяку. Через несколько минут они показались на балконе. Там офицер пробыл до самой темноты, потом, оставив одного из солдат наверху, спустился с другим вниз.

Галина мама и Федор Петрович тихо переговаривались. Лица у них были взволнованные, в глазах таилась тревога за тех, кто должен ночью приплыть на катере «Рында». После ужина офицер сказал часовому у двери:
— Я ложусь спать. Если что заметишь — разбудишь.
— Он улегся на кровать смотрителя, и скоро послышался его храп.

Федор Петрович сидел, опустив голову. Галя подошла к нему и тихо спросила:
— Дедуся, а как же папа? Буков просил им дорогу посветить…
— Молчи, — испуганно шепнул старик и прижал к себе внучку.
— Молчи!
— Маяк же не будет гореть… — тихонько произнесла Галя.
— Он должен гореть, должен, — шептал старик, и в его словах слышалась беспомощность.

Наступила ночь. Никто из арестованных не мог заснуть. Не спала и Галя. Она слышала громкие голоса солдат, смех. Федор Петрович не выдержал, шепнул ей: 
— Сбегай, внучка, взгляни, чего они там шумят.

Часовой у двери не обратил на девочку внимания. Галя выскользнула из домика и увидела, что двое солдат сидят у маяка и весело переговариваются. В руках у одного из них бутыль со спиртом, которым дедушка протирал стекла на маяке.
- Надо бы и Никитина угостить трошки, — сказал один.
— Он на часах, — махнул рукой тот, которого офицер оставлял дежурить на балконе.
— Ты тоже на часах, да еще на верхотуре, — засмеялся первый.
— Чай, боязно под облаками?
— И не говори. Душа аж в пятках сидит!

Они снова приложились к бутыли, закашлялись:
— Ишь, занозистый! Жжет, как огонь!

Галя стояла у валуна, прижавшись щекой к шершавому жесткому мху, прислушивалась, о чем говорят солдаты, и решила: маяк зажжет она.

Медленно, очень медленно тянулось время. Она выжидала момент, чтобы проскочить в дверь маяка. И дождалась. Солдаты сделали еще несколько глотков, поднялись и подошли к часовому у домика:
— Хлебни, Никитин! До утра далеко, и их благородие офицер спят!..

Галя неслышно шмыгнула в дверь маяка и побежала по лестнице. Сердце у нее так билось, что, казалось, вот-вот вырвется из груди. Девочка по привычке считала ступеньки:
— Одиннадцать… пятнадцать… тридцать… сорок одна…

Железная дверь открыта настежь. Солдат, дежуривший наверху, спустился, не закрыв ее. Комнатка освещена лунным светом. Галя захлопнула дверь и с трудом задвинула кованую задвижку. Руки у нее дрожали, во рту пересохло. Несколько минут она стояла, прижавшись к холодной каменной стене, потом подошла к шкафчику, открыла его и нащупала рукой коробок спичек. Она знала, что надо делать — дедушка много раз при ней зажигал маяк. Галя вновь побежала по крутой лестнице на самый верх маяка. Море отсюда казалось черным, даже страшно было на него смотреть. Да у Гали и времени не было оглядываться по сторонам — она торопилась зажечь огонь маяка.

Добраться до маяка было делом нескольких секунд, но открыть дверцу стоило больших трудов. Защелка оказалась тугой, Галя сломала ноготь, а фонарь все не открывался. У девочки на глазах появились слезы бессилия и боли, но она продолжала нажимать на защелку. Наконец дверца поддалась.

Сухо зашуршали в коробке спички. Галя спешила, и спички все ломались — одна, вторая, третья… Только четвертая окуталась ярким огоньком. Галя с трудом дотянулась до сетки фонаря. Что-то хлопнуло, внутри сетки показалось пламя, затем оно охватило всю сетку, и она стала быстро накаляться…

Галя прикрыла дверцу и заплакала.

Маяк разгорелся… А внизу раздались крики, ругань. Галя, ослепленная светом фонаря, сидела на полу с закрытыми глазами. По щекам бежали слезы. Ей было очень страшно. Она спустилась в комнатку, но тут в железную дверь посыпались удары прикладов, послышалась грубая брань.
- Открой, открой немедленно! — узнала Галя голос офицера. В ужасе она кинулась наверх, к фонарю. Там был свет, было не так страшно.
- Мама, мама… дедушка… папа, — шептала она.

Неожиданно Гале показалось, что кто-то над ее ухом стегнул по воздуху кнутом. Она вздрогнула, втянула голову в плечи. На нее посыпались осколки стекла. Снизу непрерывно щелкали выстрелы. Галя увидела, что стекло во многих местах покрылось извилистыми трещинами, которые расходились от круглых дырочек. Их становилось все больше.
- …Ма… — хотела позвать Галя, но что-то вдруг ударило ее. Больше она ничего не чувствовала.

Капитан замолчал. Молчал и я, глядя на старую пожелтевшую фотографию и думая о том, что на маяке у бухты Глубокой, на Галином маяке, теперь горит мощный электрический свет.