![]() |
![]() |
А Б В Г Д Е З И К Л М Н П Р С Т У Ф Х Ч Ш |
Ходжер ГригорийХОДЖЕР Григорий Гибивич ![]() Родился 5 апреля 1929 г. в селе Верхний Нерген Нанайского района Хабаровского края. В 1949 г. поступил в Ленинградский педагогический институт им. Герцена, окончил исторический факультет и возвратился на Дальний Восток. Писать начал в студенческие годы. Первые его рассказы «Соперники» и «Письмо от сына» были напечатаны в журнале «Дальний Восток» в 1953 г. На литературном конкурсе VI Всемирного фестиваля молодежи и студентов в 1957 г. за рассказ «Мой знакомый пчеловод» писателю была присуждена Золотая медаль. В разных издательствах страны вышли в свет сборники рассказов Г. Хеджера: «Любовь, левират и жбан счастья», «Мой знакомый пчеловод», «Первые сдвиги», «Чайки над морем», «Последняя охота», «Старый Нядьга», повесть «Эморон-озеро». В 1964 г. издается первый нанайский роман «Конец большого дома» первая книга многоплановой эпопеи «Амур широкий». В 1970 г. вышла вторая книга «Белая тишина». Завершил трилогию роман «Амур широкий», за которую в 1973 г. была присуждена Государственная премия имени М. Горького. В последующие годы писатель много и плодотворно работает над повестями и романами, успешно работает в жанре очерка и публицистики. В 2004 г. вышла книга «Повесть о матери» с повестью и романом. Его книги были переведены на многие языки народов СССР и зарубежных стран. За заслуги в развитии национальной литературы награжден орденом Трудового Красного Знамени и орденом Дружбы народов, отмечен губернаторской премией. Член Союза писателей СССР (России). Живет в Хабаровске. ПОВЕСТЬ О МАТЕРИ Дедушка наладил мне удочку, и я несколько раз выходил на озеро, но ничего не поймал. Большие мальчики дергали косаток, карасей, коньков, даже сомов, а мне ничего не попадалось. А как тут выдержишь, когда поплавок прыгает? Утром я теперь просыпаюсь рано, но как бы рано я ни поднялся, Денька всегда на ногах. Правильно говорит Денька, худо разве к приезду папы карасей навялить? Ничего, я целыми днями буду сидеть на озере, научусь рыбу ловить. Туман белым ватным одеялом окутал озеро. Зябко. Рыбаки уже на своих местах. Это школьники, у них кончились занятия. Вон стоит Петька-дылда, выше пояса есть он, а ниже нет его: туман укрыл. Я боюсь его, пригибаюсь, чтобы тот не заметил меня. Как-то он встретил меня возле магазина, воровато огляделся вокруг, спросил: «Отец твой в Ленинграде?» «Да, говорю, а где ему еще быть?» «Хочешь его увидеть?» «Хочу». Он повернул меня спиной к себе, ухватился за мои уши и приподнял над землей. Я закричал. «Не ори! Видишь Ленинград? Видишь отца?» Долго горели мои уши. С тех пор боюсь я его. Выбрав место, я наживил крючок, забросил удочку. Клевало хорошо, но я спешил: очень уж хотелось поскорее поймать; как только поплавок шевельнется я дерг. Пусто. Дергал, пока руки не устали. Поймал наконец синявку. Это мой первый улов. Держу на ладони, разглядываю, любуюсь. И на моих глазах синявка растет, растет, вот уже в крупного карася выросла, потом и в сазана превратилась. Петька-дылда все-таки заметил меня. Пока я любовался своей добычей, туман рассеялся. Крупным красным червем старательно наживляю крючок, забрасываю и замираю. Петька мне тут не страшен, дом наш совсем рядом, я вижу, как хлопочет Денька у очага, собаки смирно лежат, ожидают, когда поспеет похлебка. Дед вышел, закурил свою короткую трубку. Ему, говорят, очень много лет, я верю, потому что он совсем белый-белый, таких стариков нет больше в нашем селе. Дедушка путает наши имена, зовет меня именем моего Но-ама. Дед сердится, плюется, не вынимая изо рта трубки. Деда я тоже очень люблю. Кажется, совсем недавно катал он меня на своей спине. И спина у него после этого всегда была мокрой. Я думал, он от жары так потел. А может, что другое случалось, может, я был виноват? Вот вышел Сино из соседнего дома. Довольный, жмурится от солнышка. Хорошо ему не надо отца встречать, готовить вяленых карасей, потому что он живет на два дома и в обоих домах он свой, везде ему рады. Нашкодит в нашем доме, получит оплеуху и убегает к соседям. Живет там несколько дней, пока не натворит что-нибудь, и снова перебегает к нам. Дед и моя мама обнимают его, целуют, будто он возвратился из дальних странствий, будто не видели его целый год. Заметил Сино удильщиков на озере, направился к нам. Я отвернулся от него, посмотрел на поплавок. Нет поплавка! Куда исчез? Тут кто-то потянул мою удочку. Нет, врешь, не вырвешь из рук! Я уперся ногами, но ил такой скользкий, что меня волочит по нему, как по льду. Вот я уже по колено в воде, а кто-то как пароход баржу тянет и тянет меня все дальше в реку. Первым подбежал ко мне Петька, вырвал из рук удилище. Потом подоспел Сино, помог на берег подняться. Наконец Дылда вытянул бунтаря на берег: Вид у меня такой неприступно-воинственный, что Петька, перестав смеяться, небрежно роняет в мою сторону: Вокруг нас собрались пацаны, любуются моим сомом, завидуют. Сом, видно, устал, судорожно разевает огромную пасть с мелкими, острыми, как булавки, зубами. «Вот уснет, тогда и сниму крючок, решаю я, со страхом поглядывая на свою добычу. А он ведь мог » И я содрогаюсь от этой мысли. Если бы не Петька-дылда, сом запросто утащил бы меня на глубину. «Наверно, я похож на собаку, которая караулит кость, думаю я, пытаясь взглянуть на себя со стороны. Ну да, собака и есть. И еще думаю: Как это я дотащу до дому такую рыбину Если даже и взвалю на спину, хвост все равно будет по земле волочиться Нет, мне одному не донести!..» Ребята, поглядев на моего сома и потеряв к нему интерес, заскучали и разошлись. Только Сино со мной остался. Брат все-таки. Она прижимает мою голову к груди. Созвать родственников это значит созвать все село: в Верхнем Нергене живет род Ходжеров. Есть и Заксоры, это род Деньки; есть Тумали, Бельды, Киле, но они тоже все родственники, потому что или женаты, или вышли замуж за представителей двух наших родов. Все верно, но как обидно, когда примазываются к твоей славе! Идем дальше, в следующий дом заходим. Я молчу. Что скажет Сино? Сома мы съели на празднике первой добычи. Теперь мы вдвоем с Сино усердствуем, утром и вечером, словно истуканы, сидим на берегу озера. И откуда у нас такая прыть? Мы ловим кое-что: карасей, косаток, коньков. Что покрупнее, идет на уху вместе с сазанами, толстолобами, которых добывает дедушка, мелочь бросают в котел, в варево для собак. Не терплю я нравоучения и эти Денькины слова пропускаю мимо ушей. На нижнем конце села живет древняя старушка в фанзе-развалюшке, живет одна и так бедно, что даже собак не имеет. Детей у нее не было, муж умер. Ее все жалеют, помогают чем могут. Я не люблю носить ей Денькины подношения, побаиваюсь ее, а главное она ничем не одаривает меня, всегда возвращает плетенку пустой. Ей, видно, нечего туда положить. Плетенка в моих руках почему-то пахнет не рыбой, а мягкими булочками. Я сглатываю, сглатываю слюну, будто и впрямь вижу перед собой эти румяные булочки. Хорошо, сынок, беги, ты ведь у меня такой быстроногий
Глаза Деньки лукаво блестят. Бегу я по селу и сам себе кажусь сказочным скороходом, который мчится, почти не касаясь земли. Сердчишко рвется на волю, в горле пересохло, дышать нечем.
|
![]() |