![]() |
![]() |
А Б В Г Д Е З И К Л М Н П Р С Т У Ф Х Ч Ш |
Коренев Владимир![]() КОРЕНЕВ Владимир Владимирович Родился 16 октября 1939 г. во Владивостоке. С 1957 г. жил в Комсомольске-на-Амуре. Здесь, окончив школу, поступил в техническое училище, затем работал. В 1963 г. его первые повести «Шаман-Коса» и «Пусть всюду шумят тополя» вышли в Хабаровском книжном издательстве отдельной книгой. В сборниках повестей и рассказов «Красная рыба», «Дорога в сосновый бор», «Амгуньский стрежень» автор рассказывает о жизни амурских рыбаков. Повесть «Дениска» и сборник очерков «Колокола сквозь листья» повествуют о строителях БАМа. Участник VI Всесоюзного совещания молодых писателей. Член Союза писателей СССР (России). Умер в Комсомольске-на-Амуре в августе 1998 года. БАМ, ПОСЕЛОК ЛИСТВЕННЫЙ Валера Цивинский из запасов фанеры выбрал самый лучший без сучков и трещин березовый лист, расчертил его карандашом, принес баночку красной эмали, широкую кисть и, высовывая кончик языка и потея, вывел первые два слова: «Пос. ЛИСТВЕННЫЙ». Написал, отошел на два шага в сторону, прищурился и склонил набок голову. Прищурились и склонили головы набок двенадцать монтажников, стопорами на плечах, в телогрейках, запыленных кирзовых сапогах. Бригадир Саша Шалабин цокнул языком, продолжая с прищуром рассматривать еще не подсохшие буквы, сказал: Валера с не меньшим усердием вывел чуть ниже еще две строки: На другой день они прибили фанерный лист на две близко стоящие лиственницы на границе будущего поселка. Начальник колонны Саша Процко остановился около высокой лиственницы с белой свежей затесью. Утопая во мху, путаясь в зарослях болотного багульника, разбрелись. Ударили топоры. Рыжие иголки осыпали головы и плечи. Накануне вечером мне позвонил главный инженер мостоотряда Евгений Дмитриевич Коростелев. Предложение было неожиданным, я даже растерялся. Жена принесла новый блокнот. Идем к мягкому вагону в голове колонны. Процко ступает так, будто вдавливает в грунт камешки туристскими на толстой рифленой подошве ботинками. Я с Коростелевым шага на два сзади. Подошли к вагону. Процко быстро, легко вспрыгнул на подножку. Коростелев протянул руку у него свои дела. Мы распрощались В вагоне шум, гвалт, накурено. В первом купе пожилой приземистый мужчина говорит женщине: И во втором купе семья, и в третьем. В проеме двери четвертого купе стоит рыжий сухощавый мужчина с усеянным веснушками лицом. В купе ступить некуда. Протиснулись потеснились мужики. Рыжий наполнил стаканы: Один, невысокий, хмурит брови, смотрит на друзей с завистью: В купе говорят все разом, и ничего уже не разобрать. А под насыпью у вагона пляшут, оттуда вдруг выпорхнула голосистая песня: «Дан приказ ему на запад » И то ли от слов, то ли от многоголосого говора, вспышек смеха и слез на глазах у женщин показалось мне, что это не один наш состав, а множество составов вся стройка готовится сейчас тронуться в путь, как в решающий бой. И ребята в касках, как воины, легко и свободно идут в сражение. Вот только распрощаются с родными, друзьями. В стороне парень с девушкой. Девушка припала к его груди. Он что-то говорит ей быстро, а она слабо улыбается и часто-часто моргает сдерживает слезы, и не может сдержать, катятся они горошинками по щекам. Парень каску сбил на затылок, выпростав льняной чуб. Лицо открытое, голубоглазое. А его уже зовут, и в проходе гремят сапоги. У первого купе мужчина приобнял всхлипывающую жену, уговаривает ее растерянно: Над ними навис высокий парень, что плясал «русскую» под насыпью. Ты что, Мария, никак на войну Василия своего провожаешь? и
засмеялся белозубо. Состав дергается. Напишу я, обещает муж Марии и легонько подталкивает ее к выходу. Мужики на прощание неловко потискали друг друга, уже на ходу прыгали с подножки. Колонна двинулась в путь, гремел марш, ветер полоскал яркие флаги. И тихо на какой-то момент стало в вагоне; только стук колес слышен да полощут флаги. А за окном летят назад березы. И темнеет уже. Я думаю, что заставило этих людей сорваться с места, ехать на Бурею, где для них ничего пока нет, кроме этого мягкого вагона и нескольких теплушек на колесах: все с первого колышка, с первой просеки нужно там сделать самим. А днями ударят в полную силу морозы, упадет снег, задуют северные ветры. Сашка выходит в тамбур, курит, смотрит на флаг, закрывающий пол-окна. На мостовиках, как я заметил, лежит печать, отличающая их от людей других профессий. Дело, видно, в особенности, в необычности их труда непонятного и недоступного для других. А поезд мчался в ночи мимо станций и полустанков вперед и вперед. Он шёл зеленой улицей. Он спешил на БАМ. Через заднюю дверь тенью метнулся на ближнюю платформу Фомичев. Прижимаясь к вздетому на растяжки КрАЗу, обошел его вокруг. Вернулся, отряхнул с ладоней хлопком пыль. Всю ночь стучал состав колесами, а утром миновали Биробиджан, Виру. В Известковой у нас остановка, здесь будут формировать состав на Чегдомын. Все повыскакивали из вагона, пустились вдоль колонны все ли в порядке. Минут через десять возвращаются гурьбой, ведут двух девочек с чемоданчиками. Девочки упираются. Высокий, белобрысый парень в цветистой рубашке гасит улыбку: Но и двух шагов не успел Процко сделать, как окружили его ребята из только что прибывшего поезда. Довольные ребята бегут к своему составу поехали дальше. Машут мостовикам руками, столпившись в тамбуре. А скоро и наш состав трогается. Поезд втянулся в узкий распадок, и сбоку зазмеилась, сверкая на перекрестках, речушка. В дверях тамбура азербайджанец Жорж Абушев Гога. Смотрит на крутые скальные срывы, на прямые, как свечи, лиственницы и молчит. Его трогает за плечо Шалабин: Остаются позади деревянные строения полустанков с мудреными труднозапоминающимися названиями. На полустанке Таракилок ожидали, пока пройдет встречный. Десантники повыскакивали из вагонов, спустились под насыпь, напали на переспелую бруснику. Гога ходил по шпалам взад-вперед вдоль состава, занятый какими-то своими раздумьями. Запел вдруг громко. На своем языке пел, про Баку. К ручейку под мосток сбежал по откосу Процко, встал на колени испил. Глаза засверкали радостно: В соседнем купе Шалабин и человек шесть монтажников. Шалабин человек, много повидавший, родился в Воткинске, оттуда пошел по свету: был колхозником, работал шахтером в Кузбассе, в Якутии, строил мосты через Тобол, Каму, Сарапул, Амур. - Здесь на Бурее, говорят, морозы сильные, а ветров нет. И мошки, говорят,
нет, сказал Шалабин. Колесников оторвался от работы подкручивал какие-то винтики в электробритве: «Вот разоржались», и сам заулыбался, продолжая орудовать отверткой. Он, наверное, не может и минуты просидеть сложа руки все что-то делает, ладит не спеша, с удовольствием. Закончив, придирчиво оглядывает сделанную работу и принимается за другую; лицо у него сурово-сосредоточен?ное: даже когда убирал со стола и протирал влажной тряпкой полы в купе, это выражение не сходило с его лица. Видно, привык человек любую работу выполнять с полной отдачей сил. И еще заметил я: любил он чистоту и порядок во всем. Попалась ему на глаза рубаха Шалабина без пуговицы на манжете достал кепку, в которой с изнанки хранил иголку, обмотанную ниткой, пуговицу отыскал в коробочке подходящую, пришил. В больших мозолистых пальцах иголка выглядела до смешного маленькой, но как проворно мелькала она в этих пальцах. В Баку как, охота? спрашивает Шалабин молчаливого азербайджанца, Гогиного товарища. Гаснет улыбка на лице Шалабина. Василий Иванович давно уже смотрит в окно. И наливаются краской тугие щеки Тавакула. Стучат колеса, светло струится внизу Тырма. Дождь продолжал сыпать, и ему не видно конца. Нахохленная, мрачная стояла вдоль трассы тайга, и Ургал вышел навстречу тоже нахохленный и мрачный. Процко надел толстый свитер грубой вязки, поверх натянул сухо шелестящую болоневую куртку, почти на брови надвинул кепку и пошел под прямыми струями.
|
![]() |