Александровский Виктор

АЛЕКСАНДРОВСКИЙ Виктор Николаевич

Родился 14 сентября 1917 г. в г. Троицкосавске Бурятской АССР. В 1921 г. его отец был расстрелян бандой барона Унгерна. После этого семья Александровских переехала в Иркутск, здесь он окончил школу-десятилетку, затем в 1935 г. поступил в Томский политехнический институт. Первая повесть — «Счастливого пути» — вышла из печати в Хабаровске в 1954 г. В 1957 г. повесть переиздана в Москве под названием «Когда нам семнадцать». Позже вышли книги: «Венька-космонавт», «Море — счастье мое», «Рядовой Кошкин», «Друг мой Омголон», повесть «Юлька». Повесть «Теплый дождь» была отмечена премией Союза писателей РСФСР.

Долгие годы (1955-1987) был бессменным ответственным секретарем Хабаровской писательской организации. Награжден орденами «Знак Почета» и Трудового Красного Знамени.

Член Союза писателей СССР. Умер в Хабаровске 24 марта 1987 года.

БРАТИКИ
Рассказ

- Э-эй, Намунка, Ваня!.. — раздался под окном звонкий мальчишеский голос. Ивашка торопливо проглотил кусок юколы с пресной лепешкой и подбежал к окну.
- Куда соскочил, Ивашка? — крикнула мать.
- Хорошо надо есть, мерзнуть будешь!

Но разве до еды было, если под окном, приплясывая на снегу и размахивая новенькими коньками, стоял друг, первоклассник Лёня, сын недавно приехавшего в школу русского учителя Захарова.
- Ай-я кули!(1) — радостно воскликнул Ивашка, быстро натянул мягкие ичиги на теплые меховые чулки, надел беличью шапку-ушанку и, застегивая на ходу ватную куртку, выскочил на улицу.
- Ай-я кули! — приговаривал он, с завистью рассматривая новенькие блестящие коньки.
- Откуда взял?
- Отец купил, — не без гордости ответил маленький плотный крепыш Лёня. — В прошлое воскресенье я белку убил, отец премию выдал… Давай, Ваня, пошли на Тумнин, — предложил Лёня, и его голубые быстрые глазки прищурились от предвкушаемого удовольствия.

Ивашка не раздумывая достал из-под крыльца свои самодельные коньки-колодки с вделанными в них железками, свистнул Дымку, лохматую черную собаку, с которой всегда играл, и мальчики побежали к реке.

Быстрый таежный Тумнин, долго не замерзавший в эту зиму, наконец-то покрылся льдом. Но здесь, вблизи села, лед был неровный, торосистый и не давал разбежаться.
- Это не катанье, — с обидой сказал Лёня, отвязывая коньки.
- Пошли искать ровное место.
- Ровный лед там, у сопки!.. Где река шире, — показал рукой Ивашка.
- Вот и пошли туда! — предложил Леня.
- Правда, пойдем!

До Синей сопки было не меньше трех километров, да и идти по рыхлому снегу. Но надо же Лёне покататься на своих новеньких коньках! И Ивашка согласился.

Тускло, как сквозь заиндевевшее окно, светило солнце. Иногда ноги по колено проваливались в сугробы. Но все равно было весело. Беспрерывно вертелся под ногами игривый Дымка, смешил их, забавно барахтаясь в снегу. А блестящие Лёнины коньки, висевшие у него на поясе, так приятно позвякивали, что Ивашка невольно запел:

У моего друга хорошие, новые коньки,
А у меня будут еще лучше.
Скоро наступят зимние каникулы,
Я пойду с отцом в тайгу.
Я настреляю много-много белок.
Смелый мы народ — орочи,
Много белок в нашей тайге,
Много рыбы у нас в Тумнине,
Ай-я кули, ай-я кули!..

- Ай-я кули! — подражая своему другу, громко крикнул Лёня и, выхватив из рук Ивашки поводок, скатился вместе с собакой с берега на лед.

Это и был природный каток у Синей сопки. Лед — как зеркало, чистый, гладкий. Вот только полынья… Словно кто нарочно выдолбил посередине катка большую прорубь, прикрыв ее клубами сизого пара.
- Полынья, видишь? — крикнул Ивашка, заметив, с какой поспешностью надевал Леня свои новенькие коньки.
- Вижу, все вижу! — задорно отозвался Леня.

Прицепив к ошейнику Дымки ремень, он пронзительно свистнул. Собака, весело тявкнув, побежала вперед, а за ней, что-то напевая и размахивая рукавицей, заскользил довольный Лёня.

Отломив ветку талины, Ивашка сделал из нее палочки, прикрутил ими свои коньки и тоже покатился. Однако ему приходилось труднее, чем Лёне: на чистом без снега льду ноги беспрерывно разъезжались. Но вскоре подъехал Лёня.
- Держись! — крикнул он, на ходу передавая Ивашке поводок.

Дымка с заливистым лаем помчал по льду мальчугана, и тот точно взлетел на крыльях. Снежные берега, синий лед, остроконечная сопка над ним — все закружилось в волшебном круговороте. Морозный воздух холодил ноздри, покалывал щеки, но это было даже приятно. Один раз Дымка разбежал так сильно, что Ивашке стоило больших усилий отвернуть от полыньи.

Но ничего не случилось. Дымка продолжал добросовестно исполнять роль ездовой собаки, пока Ивашка сам не осадил его:
— Однако, отдохнуть тебе надо, Дымка.

Присев на торчавшую у берега льдину, Ивашка с завистью смотрел, как катается Лёня. Новые, хорошо отточенные коньки позволяли ему свободно разбегаться по льду, выписывать, стоя на одной ноге, разные фигуры и мгновенно делать «стоп», когда это было необходимо. Но вот к Лёне опять подскочил Дымка и помчал его по льду.

Новые коньки явно вскружили Лёне голову. Иначе разве катался бы он по самому краю полыньи? Дымка же, наоборот, все время норовил отвернуть от воды — инстинкт подсказывал собаке, что там опасность.
- Эй ты, зачем так делаешь? Ты еще не знаешь, какой Тумнин! — крикнул ему Ивашка.

Но неугомонный Леня словно не слышал. Лед под его ногами потрескивал, а он и внимания не обращал.

Вдруг Лёня поскользнулся и упал. И тут же до Ивашки донесся его отчаянный вопль: — Тону-у-у!..

Бросившись на выручку, Ивашка увидел, как разошелся лед под тяжестью Лёниного тела и они с Дымкой мгновенно оказались в воде.
- Ва-ня! — вновь испуганно прокричал Лёня.

Ползком добравшись до края полыньи, Ивашка протянул Лёне руку. Но мешали кружившие в воде льдины. Течением относило Лёню с Дымкой все дальше, к нижнему краю полыньи. Когда же, перебежав на новое место, Ивашка снова пополз к Лёне, чтобы бросить ему конец ремня, под ним раздался треск и выступила вода. Пришлось отползать, лед здесь был очень тонким.

Ивашка видел круглые от страха глаза Лёни, его покрасневшие руки, которыми он хватался за лед. Но как, чем помочь ему? Не было даже палки. Дымка, барахтаясь в воде, заметив Ивашку, подался вперед, но вдруг жалобно заскулил и исчез в водовороте. Это же могло случиться и с Лёней, случиться в любую секунду, как только ослабнут его руки и он не сможет держаться за край полыньи…

Ивашку охватил ужас. Он закричал. Но никто не отозвался. Мальчик еще раз посмотрел вокруг себя, и тут острый глаз его впился в талину, в то самое дерево, от которого он отломил ветку и сделал себе палочки для коньков. Что, если отломить ветку побольше, подлиннее?

Ивашка не помнил, как добежал до берега. Не помнил, как сломил ветку и приволок ее к полынье. Ветка топорщилась, но обламывать сучья было некогда.
- Лови! — крикнул он, бросая ветку Лёне.
- Ой, Ивашка, ой, не могу, больно мне! — выкрикнул Лёня. Лицо его посинело, пальцы вот-вот могли сорваться с кромки льда. Один раз он даже ушел под воду, но быстро вынырнул.
- Держись! Держись! — хрипло кричал Ивашка, подтаскивая ветку поближе к Лёне.

Лед у края полыньи стал ломаться. Ивашка чуть сам не ушел под воду. Но, отползая назад, он ни на секунду не забывал о друге.
- Держись, не отпускай! — приговаривал он, увидев, что Лёня вцепился в ветку.

Ивашка пробовал тянуть ветку на себя, но, не имея точки опоры, скользил по льду, подаваясь вперед, к полынье. Тогда железкой конька он продолбил во льду ямку, уперся в нее ногой и с силой потянул за ветку. Она медленно подалась. Вот уже показались Лёнины плечи из воды. Поднатужившись, он закинул одну ногу на лед, под тяжестью тела лед опять затрещал.
- Не шевелись — испуганно крикнул Ивашка.
- Я сам тебя подтяну.

Лёня замер. Перехватывая ветку, Ивашка медленно тянул ее к себе. Еще несколько усилий, и опасность миновала. Мокрый, обессиленный, Лёня лежал на льду.
- Вставай, пошли! — кричал Ивашка, оттаскивая Лёню подальше от полыньи.
- Вставай, замерзнешь! Ты что как мертвый!..
- И вдруг испуганно умолк.

Перед ним, скорчившись на льду, сидел маленький плачущий человек и на глазах обрастал сосульками. Скованный льдом, он уже не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Сдернув с себя шарф, Ивашка закутал им голову Лёни, надел на него свои теплые рукавицы и, обвязав вокруг пояса ремнем, потащил по реке.
- Не плачь, не плачь, я дотащу тебя! Вот увидишь! — приговаривал он, отогревая дыханием свои голые руки.

Ровное ледяное поле вскоре закончилось. Все чаще стали попадаться острые ледяные глыбы, а между ними — снежные завалы. Лёня, подпрыгивая на буграх, плакал и причитал, стуча зубами от холода. Но вскоре затих.
- Ну, чего ты? Говори хоть! — подбадривал его Ивашка.
- Болит что-нибудь?
- Болит… Везде болит, — тихо ответил Лёня и прикрыл глаза.

«Скорее, скорее!» — подгонял себя Ивашка и изо всей силы тянул за собой тяжелый груз.

Торосы становились все выше и неприступней. Пришлось выйти на берег. Но и здесь оказалось не легче. Скрюченное тело Лёни зарывалось в снег. Сделав шагов пятьдесят, Ивашка в изнеможении остановился: «Что делать? Что придумать?»

Однако и здесь находчивость не оставила мальчугана. Он сломил несколько тонких веток тальника, связал их вместе, положил на них Лёню. Теперь обледеневшая фигура уже не проваливалась так глубоко в снег.

«Эх, Дымку бы сюда», — с горечью думал запыхавшийся Ивашка. Сердце его билось глухо и часто. Ремень выскальзывал из онемевших от мороза рук. Он поднимал его и снова шаг за шагом двигался вперед.

Лежа на прутьях-санях, Лёня тихо стонал, все реже открывая глаза.

«Хоть бы довезти. Хоть бы остался живой…» — пугливо оглядывался на него Ивашка.

Начинался подъем. Самодельные сани как-то вдруг отяжелели. У Ивашки закружилась голова, во рту пересохло, больно застучало в висках. Он проглотил горсть снегу — не дало облегчения и это. Ослабевшие ноги окончательно перестали слушаться. И тогда Ивашка решил пробираться вперед ползком…

Вот уже за сугробами показались первые избы, до ближайшей из них оставалось каких-нибудь метров двести. А сил уже не было совсем.

«Надо в село, за подмогой…» С большим трудом Ивашка встал и шатаясь побрел по снегу. Иногда пытался кричать, но голос его, хриплый и тихий, гас в тишине морозного дня.

Вдруг он запнулся, больно стукнувшись обо что-то твердое коленом, и упал. Но навстречу уже бежали люди.

Затуманенными глазами Ивашка успел разглядеть мать, дядю Федора и еще каких-то женщин.

«Ну вот и дошли», — попробовал он улыбнуться, но вяло уткнулся в снег.

Подбежавшие односельчане увидели на снегу две неподвижные детские фигурки. И только длинная снежная полоса, уходящая вдаль, к Синей сопке, поведала им о том, как боролся за жизнь своего друга Лёни Захарова десятилетний школьник Ваня Намунка…

Проболев две недели, похудевший, бледный, Лёня выписался из больницы. Друзья встретились снова на улице. Обнявшись, сидели они на завалинке, щурясь от солнца и яркого света. Проходившие мимо люди, замедляя шаг, ласково поглядывали на мальчиков. А старая орочка бабушка Анисья долго стояла возле ребят, попыхивая своей прокуренной трубкой.
- Братики вы теперь, — улыбнувшись всеми своими морщинками, наконец сказала она.

(1) Очень хорошо! (орочск.)